Можно было бы поэтизировать образ эдаких сторожевых башен вымирающего "русского мира", если бы не одно "но". Как практику фольклорной полевой работы, мне известны причины одинокого стояния посреди живописных урочищ. Мои информанты – бабушки-дедушки да и люди помоложе – совершенно спокойно рассказывали, что церкви и остальные здания разбирались их родителями на кирпичи. Высокие и узкие строения не могли быть разобраны по прозаической причине: снимать кирпичи сверху – трудно, а выковыривать снизу – опасно для жизни. Никаких особенных угрызений совести от разрушения прежде освященного религиозной традицией места, судя по рассказам, они не испытывали. Бывало, некая иррациональная сила впоследствии и наказывала незадачливых пейзан за святотатство, но постепенные разборки по кирпичику от этого не прекращались.
Та же удручающая беспочвенность неизменно сопровождала и процесс переселения крестьян в города. Брошенные деревенские избы, где оставляли буквально все, что олицетворяло народный быт, переделанные на советский городской лад комнаты и так далее – простые люди с неистовством, достойным лучшего применения, желали интегрироваться в "общество будущего" и забыть о собственной Традиции.
Идейными, но беспочвенными в России принято называть интеллигентские слои общества. Это верно, но наблюдения за обычной несобытийной историей народа позволяют сделать вывод, что интеллигенция лишь разделяла общие с "не интеллигенцией" представления о "почвенности" и прочей "исконности" чего-то там русского. Может, прозвучит несколько неприятно, но русский народ сугубо антиисторичен. Осмыслению себя и своей роли в истории нам мешает утопизм сознания.
Что, собственно, и не удивительно, ведь подлинная, не сочиненная в кабинетной тиши, история русского народа начинается только с 19 февраля 1861 года и не днем раньше. В момент освобождения из крепостного рабства огромной малообразованной массы крестьян и дворовых работников. Рабы по определению не могут иметь личной, родовой, фамильной или еще какой-то истории. Они находятся вне исторического процесса – их сознание глубоко архаично – и соответствуют тому зависимому, тоже архаическому положению. До 1861 года история России во многом – история элит и меньшинств.
Народ как автор социального действия практически не выходит на арену российской истории. Даже в моменты кризиса и распада страны "он безмолвствует", по меткому выражению гения, как и положено образцовому холопу. И только тогда, когда раба лишают последнего немногого: еды или натуральных льгот на проезд в общественном транспорте – он готов восстать против всех, что обычно трактуется как "русский бунт – бессмысленный и беспощадный".
Малочисленные в сравнении с русскими крепостными этнические, конфессиональные и иные меньшинства России, имевшие хоть какую-то собственную историю, не смогли сыграть роль движущего ядра народной модернизации. Хотя рационалистически мыслившие меньшинства вроде евреев или поляков сыграли не последнюю роль в сломе изжившей себя к XX веку государственной традиции самодержавного правления. И напротив, большинство вышедших из крепостной зависимости в лучшем случае усваивало отдельные положения модернизационных концепций в доступной им форме – в виде социальных утопий. Так, в Гражданскую войну "красные" обещали крестьянам скорый "Рай на земле", другими словами конец истории. "Красные" победили не потому, что их было больше, а потому, что антиисторическая логика конца времен вкупе с утопической идейностью коррелировала с сознанием народа.
Удивительную для среднестатистического европейца или китайца способность в любой момент "отрешиться от старого мира" – отбросить все традиции – можно назвать в определенном смысле этнически маркирующей. Внеисторический народ не видит и не осознает ценности социального опыта прошлых поколений. Этот ментальный сбой срабатывает в каждый новый момент изменения социально-экономических условий существования.
Не только 1917 год рождал у русских стойкое желание отказаться от былого и начать жизнь с чистого листа. В конце 17 века большинство без сожалений отбросило старые обряды, хоть и осталось обрядоверно. В перестройку народные массы с удовольствием выбросили на помойку истории почти все, что можно назвать советскими традициями или советской ментальностью. И даже больше, в соответствии с логикой идейной беспочвенности бросились слепо копировать внешние атрибуты "западности", в надежде, что от этого тут же случится демократия и экономическое процветание. Точно также, на наших глазах, вчерашние "демократы" отринули былые идеалы и обратились теперь к новым: самобытности, национализму и державности. Последнее особенно умиляет. Искать самобытность в чистом поле – задачка из серии сказочного абсурда "найти то, не знаю что".
Характерно, что каждый раз российское общество переживает смену идеалов как последнюю. Вот сейчас, еще чуть-чуть, наступит эра преуспеяния и благоденствия. Историческое бытие кажется непомерной ношей для русского человека, которое все время хочется сбросить в пользу новой утопии – последнего православного царства, коммунизма, капитализма, "энергетической сверхдержавы" и далее по списку.
Поэтому и сегодняшние попытки властной элиты навязать обществу некий симбиоз западных – модерных, а подчас и постиндустриальных представлений вместе с крутым замесом этнического русского национализма и некоего русского "традиционализма" – выглядят просто уродливыми. Точнее, мобилизовать часть психически не устойчивых граждан под лозунгами "во всем виноваты инородцы и иноверцы", может быть, и удастся, но ничего хорошего данный вариант развития событий даже для властей не сулит.
Любое обращение к национальному прошлому обречено в России на провал. Ведь прошлого то нет, там одно лишь голое поле с торчащей над лесом колокольней...
И в такой ситуации единственной технологически продуктивной идеологией остается нигилизм. В книге Шендеровича "Изюм из булки" описано несколько, как мне кажется, знаковых эпизодов ментального прорыва к извечной русской идее. Позволю себе привести полную цитату.
"Х...й вам!"
"Национальная идея, находившаяся в федеральном розыске со времен Бориса Николаевича, в ноябре 2003 года вдруг объявилась сама. Случилось это в прямом эфире Первого канала, после победного матча Уэльс - Россия. Озвучил идею неожиданно не только для мира, но, пожалуй, и для самого себя герой встречи, защитник Евсеев.
Идучи в раздевалку после матча, он обнаружил перед своим разгоряченным лицом несколько телекамер и громко, по очереди сказал в каждую их них... (см. заголовок). Я думаю, Евсеев не имел в виду обратиться таким образом к российским болельщикам, а имел в виду как раз Уэльс, да и, чего мелочиться, все семь восьмых земной суши снаружи от Родины.
Сам того не желая, он разом выразил то, чему многие века подряд были посвящены главные усилия нашего народа. Лучшее и худшее, что мы делали на Земле, мы делали ради права сказать эти бессмертные, хотя и недлинные, слова. Потому что просто, как какие-нибудь бельгийцы, жить ежедневной порядочной жизнью по общим скучным законам — ну, не вдохновляет! Эдак живя, некому даже изложить национальную идею (см. заголовок).
А вот соорудить в чухонских топях чудо-город или победить Гитлера, потому что (см. заголовок), и потом самим же оккупировать пол-Европы с тем же внутренним посылом; и назло Америке первыми полететь в космос, и спиться назло КПСС... Ах, это наше!
Впрочем, Евсеев был не первым. Задолго до этого Ломоносова в бутсах какой-то неизвестный лавуазье сформулировал не хуже: Игорь Иртеньев, вернувшись из путешествия по Родине, божился, что, проплыва под Вытегрой видел пустынную пристань без малейших следов человеческого присутствия. А на пристани этой - метровыми буквами написанное "Х...й всем!"
Не "вам", обратите внимание, а - "всем"...
Игорь первым и догадался, что это она и есть – долгожданная национальная идея. Он даже предлагал скинуться и прорубить в тайге просеку соответствующего содержания, чтобы из космоса видно было..."
Вот этот самый супернигилистический "х..й всем!" только и может стать настоящей национальной и государственной идеологией "сырьевой сверхдержавы". Утопичное по сути, зато вполне самобытное желание уесть весь мир отлично сцементирует нацию в борьбе со всеми мыслимыми и немыслимыми врагами, коими у нас теперь числятся все: от американцев до белорусов.
А если без иронии, то все вышесказанное одновременно и хорошо, и плохо. Плохо, потому что, похоже, прав был Чаадаев и целый сонм отвергнутых Родиной отечественных интеллектуалов-обличителей, кто писал об отсутствии у русских, какой бы то ни было народной или государственной традиции. Хорошо, потому что с чистого листа проще начинать движение в сторону гражданского общества или демократии.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
