Два последних случившихся одновременно события: выступление в суде Владимира Квачкова, доказывавшего право народа на восстание, и публикация доклада фонда "Открытое общество" о пытках подозреваемых в терроризме и тайных тюрьмах ЦРУ, — безжалостно указало на существование совершенно шизофренического раздвоения в современном праве.
Все современные правовые системы категорически осуждают революции, восстания и мятежи. Этим они отличаются от систем столетней давности, когда и революции, и абсолютистские монархии присутствовали в правовом сознании наряду с конституционными правлениями. При этом сегодня все режимы и почти все национальные государства обязаны своим существованием восстаниям или революциям. РФ — правопреемник СССР, который стал результатом вооруженного мятежа большевиков. Суверенитет РФ — результат революционных событий 1989–1993 годов. И конституционный строй Великобритании — результат Славной революции 1688 года.
Крах всех империй и монархий мира — результат революций.
Поэтому, исходя из строгой логики, понять, почему сама идея восстания преступна, живя в стране, созданной восстанием, можно только, списав это на лицемерие власти. Того же Квачкова допрашивали в кабинетах с портретами Дзержинского — первого руководителя революционной политической полиции. А судили под двуглавым орлом с коронами.
Как бы ни осуждались на официальном уровне революции и восстания, за ними, как и за тираноубийством, стоит тысячелетняя традиция, и перебить эту традицию несколькими предельно ханжескими бумажками невозможно.
В конце концов, последними звание Героя Советского Союза получили погибшие в столкновении с советскими войсками "участники незаконных формирований", поскольку ни Шахрай, ни Лужков не успели (не догадались) принять всех защитников Белого дома в августе 1991-го в народную дружину (указом президента или решением правительства Москвы это сделать было можно).
Основные страны мира легитимировали революционные правительства Ливии и Сирии. Россия и Китай это сделать отказались, но без задержки признали столь же революционное правительство Киргизии.
Поэтому я предлагаю обдумать универсальную международно-правовую форму, определяющую, при каких условиях восстание против существующего режима законно, а при каких — подпадает под вооруженный экстремизм.
Если принять во внимание широкомасштабное нарушение режимом демократических и гуманистических норм, то можно попытаться установить количественные, а не только качественные критерии. Или учредить международный арбитраж, который мог бы выносить суждение о том, переходит ли некий режим "границу между добром и злом".
Исходя из того, что сегодня называют "правоприменительной практикой", международное признание легитимности восстания и, соответственно, утраты легитимности правящего режима является массированное применение оружия против участников мирных протестов. Так, например, было при решении вопроса о признании Западом ливийских и сирийских повстанцев.
Сходный критерий используется при международном признании сецессии (отделения от страны ее части). Как правило, фиксация фактов геноцида мятежного меньшинства со стороны центральных сил вызывает одобрение вооруженного сопротивления и создания нового национального государства.
Не менее важная тема — выработка правового статуса бойца террористических армий.
Женевские конвенции 1948 года предоставили комбатанту (явному участнику повстанческих формирований) права солдата регулярной армии, оградив его не только от пыток, но и от допросов.
С другой стороны, до начала исламистского террора, принципиально направленного на мирное население, мир еще не сталкивался с феноменом нелегальных террористических армий, всю свою деятельность направляющих на варварское нарушение норм гуманитарного права. Солдат армии, некоторые подразделения которой совершают военные преступления, может рассчитывать на то, что его личная вина в них должна быть доказана трибуналами.
Но как быть с солдатом армии, только и исключительно совершающей преступления против мирного населения? Например, армии, состоящей только из частей "черного СС".
Можно ли такого бойца также считать комбатантом, или он — член преступной организации и является законным объектом уголовного преследования? Могут ли быть признаны армией вооруженные формирования без государства?
Ведь еще 300 лет назад это было нормальным в Европе и еще 50 лет назад — нормой в Азии и Африке, а 30 лет назад — в Ливане. Между тем с такими формированиями сегодня воюют целые коалиции стран, включающие несколько ядерных держав.
Именно отсутствие урегулирования этой сложнейшей проблемы и породило концлагерь на американской военной базе на Кубе в Гуантанамо (где нет американской гражданской юрисдикции и нет возможности апеллировать к национальному правосудию страны) и привело к созданию того секретного "Архипелага ГУЛаг" ЦРУ, о котором правозащитники криком кричат уже девять лет.
С точки зрения Женевских конвенций, комбатантов допрашивать о подготовке терактов запрещается. Точно так же, как и солдат о военных планах их армий. Однако с точки зрения защиты общественной безопасности не попытаться вызнать у террориста (легальными методами) сведения о планах взрывов и атак — преступное бездействие.
Поэтому выходом может быть только разработка раздела международного права о террористических армиях и статусе членов таких формирований, очевидно, существующих на стыке между комбатантами и опасными уголовниками.
Только урегулировав эту ситуацию, можно создать механизмы защиты личных прав тех, кто, оказавшись в рядах террористической армии, сам международных преступлений не совершал.
Существующая сегодня юридическая шизофрения должна быть преодолена. Ибо она все чаще порождает зло большее, чем то, которое она призвана ликвидировать.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
